Межгосударство. Том 2 - Сергей Изуверов

Ухищрение третье. На страстном пути моём стоит громадный как конура Цербера серый. Странное место. Во-первых ни одна дорога, более, ни вёл даже всемировой большак. Во-вторых, оказавшись, увидел самую понятную по причине напускной бесхитростности из всех виденных мной обстановок. Представьте, всё наполовину от стеклянного ежа без игл до вазы в кою нельзя налить воды. Единственная комната и всякий предмет утвари располовинен. В-третьих, там были они, сказано нарративным недоумком. Кто они? – делая вид, жадно, я, делая вид, не сгораю от любопытства. Тамплиер и госпитальер, неужто хоть здесь нельзя обойтись. Странное соседство. Да что вы об этом знаете? Первый видный монокулярным в потоках госпитальеров, выстроен подле Храма Гроба Господня. Так что два этих перетягивателя землеодеяла сосуществовали ещё в Иерусалиме. И по какой надобности перепродавали доспехи именно на вашем пути? Договаривались, чей орден следует на корню и поджидали меня, сами того не зная, но оттого не менее намеренно. Такой трактовки ещё не слыхал, хотя слыхал всякие от, уничтожить тамплиеров Моисею велел Бог ссылаясь, станут сперва дурно обращаться с чашей его сына, помещая туда естественные для себя, но неестественные для бокала гексаны, после подсовывать ему для питья до, великий магистр тамплиеров был застигнут за уестествлением самого себя ртом, а когда французский король захотел перенять науку, не обсуждая, оглушил его тамплиерской дубиной и удалил четыре нижних шпангоута. Тем не менее, я же не могу исполнить роли рапсода, уже взяв роль горбуна. Сидели не какие-нибудь пришлые мормоно-масоны, а оба великих магистра. Один прибыл с тайного макета Мальты, другой из места Франции, то и дело превращалось в Германию. Отчего было надобно уничтожать один из орденов? Ответ в духе затеявшего войну самодура: назрела такая необходимость. Вам известны задачи и криптозадачи организаций? Насколько мне помнится, на всяком этапе существования, названные вами утопические безделицы разнились. Госпитальеры для заботы и роспуске слухов о пилигримах в Иерусалиме, но вскоре украли партию ржавых ритуальных и стали предоставлять вооружённые эскорты. Закончили локационным пиратством, единственное могло прокормить их собственное государство-жука-оленя на Мальте, все былые союзники отказались от помощи ордену, а иные ещё и подослали шпионов. Тамплиеры, насколько я намирковал за годы, идейны в том же луче прожектора. Защищали паломников, но и прибирали к рукам некоторые. Всё это во время второго крестового, с тем же успехом истины можно, во время второго крестового вообще всё. Ими Иерусалим от сарацинского духоподъёмного гнёта, заодно отвоёван и заветный Господень, до того принимали за разделочную доску мрачного повара Саладина. Тогда же захвачен храм иудейского Соломона, под развалинами множество ценнейших сгнивших сокровищ и артефактов, в числе и священный Грааль, меня мутит. Чаша, из которой сын Бога псевдокульт Иисус Христос что-то поглощал на последней вечере со своими ученибутыльниками. Охранение оной и стало главным высосанным из пальца смыслом существования. Тамплиеры показали маржинальными финансистами и орден бедных рыцарей храма богател на глазах черни и римских пап, а к концу существования в XIV-м считался едва не богаче самого и Ватикана учтённых вместе и умноженных на неучтённые с индульгенций. Вы почитывали разные источники. Кроме одного. Орден тамплиеров не прекратился в четырнадцатом. Неужели можно подумать, указывали всем, громадный капитал и физическое неприятие женщин, позволили захватить себя врасплох полуущербному королю без четырёх рёбер и без истинного согласия папы церкви? Точнее говоря, именно что позволили захватить и упрятать в темницу память о себе и свои мощи. Тамплиерам приписывались многие, в числе содомия, попрание святынь, дьявольские обряды и совокупление с животными. Многое из пошло от повсеместно известного безбрачия и тупоумия рыцарей вообще. В уставе ордена прямо, нельзя целовать никого кроме сестры, матери и тётки. А ведь знали, есть женщины и с ними можно позабавиться к обоюдному и одностороннему удовольствию. Захватывают один сарацинский за другим, кругом сугубые верующие не приносившие обетов насилуют жён султана, те и сами рады услужить, только бы не развод перед лицом Термаганта, а тамплиеры вынуждены молча взирать и терпеть побуждения собственной. Не мудрено, в ночной тиши и под пологом походной, один рыцарь находил утешение у другого, спящего рядом или приглашал к себе на блюдо овса лошадь. Таков фундамент мужеложства. Сильно сказано. Не верьте. Плевки на крест, уже после ареста, ещё в тёмных казематах не нужно было и выжимать, они и сами были рады. Никак не могу вас понять. Альтернативите всуе, магистры тамплиерский и госпитальерский, сошлись, решить, какому из орденов перестать. Из истории знаем, госпитальеры дожили чуть ли не доXVIII-го, в то когда тамплиеры сгорели на кострах в начале XIV-го. Стало быть, решили в расход храмовников. После же вы пускаете в воздух, тамплиеры в указанное не прекратились и не сгорели на костре Еврейского, а может сгорели, но всё равно остались каким-то из дьяволовых ухищрений вроде ваших. С чего вы взяли, будто они что-то между собой решили? Подобного я не альтернативил. Оба ордена попеременно ко мне своих, предлагая и туда и туда, хотя сказанная история отношений началась и до того ещё, когда я по молодости лет решил скрестить рыцаря и сарацина. Предлагая мне должности в своих политых мочой дракона муравейниках, эти недоумки напирали на разное; рыцари храма на доступ к артефактам, взятым из под развалин храма, в том числе и к помянутому вами святому, если бы я мог смеяться, то посмеялся бы, рыцари же госпиталя манили тайными знаниями, нащупанными во время строительства своей крепости на острове Галикарнас. Для той камни частично разрушенного мавзолея карийского царя Мавзола, одного из семи древнего мира. Что же вы им навешали? Обещал подумать, намекнув, приму согласие. Кому из двоих? Обоим претендентам. В те времена я хоть и достиг сомнительных вершин в науках, не имел мудрости и прельстился тайными формами систематизации результатов познавательной обоих, хотя и понимал, они тайные ещё меньше чем знания по отдельности и вместе ещё меньше, чем ответственность королей за жизни своих подданных. Стало быть, поджидали чтоб прижать хвост в присутствии? Не думаю. Думаю, ожидали моего меньше всего, кроме, возможно, пришествия Христа. Значит неожиданная тактильная встреча? Можно сказать и так, но я бы не стал столь возмутительно углубляться. Мои давешние сношения с тамплиерами и госпитальерами, которых, собственно, и было-то по одному-два-три сношения, случались до описываемых за десять и пятнадцать, ещё до моего триумфального в Африку, и поскольку те не теребили меня с ответом, а я и несколько позабыл, увлёкшись теоретическими хартии. Вхожу в дом, где даже ступени крыльца через одну, и встречаю магистров двух рыцарских в истерзанных плащах, как будто они валяли друг друга по полу руководствуясь всякий своими. Приветствовали меня учтивыми и продолжали прерванную даже не предложив присесть или выпить. Если я говорю, что не брал, значит не был там, тамплиер. Мне и не нужно этого знать, госпитальер, сугубо это не значит то, что преподносишь ты. Ограбление городов и разграбление храмов, пусть и тех, которые должны были нам, останется на вашей. Теперь речь не о том вовсе. Ваш орден изжил себя, храмовники сделались удойниками. Вы превратились в ростовщиков, капитанства в меняльные конторы, руки добрых французов в крючковатый пальцы добрых евреев, Вармандуа в Вассертрумов, а рыцари от богатства и праздности придаются богомерзким, хулящим Господа нашего и в лице его всех христиан, мусульман и иудеев, потому что в глубине души все христиане. Это госпитальер. Меня будто не замечали, между тем дозволяя присутствовать при столь трансцендентном разговоре-ловушке для сарацинских шпионов. Не тебе указывать мне на опущением ордена былых его, изначальных целей, ты подпоручик халдейской астрономии и птолемейский лизоблюд. Да, мы богаты и могущественны, но солнце не всходило над Кибалионом и он не выцветал вовсе, а за этим, по Гаагской криптоконвенции должны были следить вы, пока мы не поставили зеркал. Обережение небывалого сокровища, сокровища, протягивает меж нами и Господом верёвочную лестницу из грозового облака в башню капитанства, усеянную воплощением грехов в виде скальпов с косами, и заставляет сердца полниться самой чистой и искренней верой, доступной благодаря Зороастру, а не всем твоим Тиферетам и Йесодам вместе взятым вместе. Ты всё речёшь о своём Граале, о коем, с того момента как кто-то его придумал, не речёт только ленивый фарисей, и быть может ты и владеешь им, но единственная реликвия принадлежавшая ему, это не всё. Она… Да как твои уста только осмеливаются произнести подобное? Ты, чей орден превратился в шайку пиратов, смеешь толковать мне о великих целях и божьих заветах? Прибереги все эти высокие для простолюдинов и их пастухов, королей и заправил церкви. Тебе не хуже моего известно, как всё обстоит на самом, и изумрудная скрижаль не более чем кол, на который можно посадить дюжину вероотступников. Ты не задел меня и не оскорбил. Одним словом перебранка вроде рыночной, только другими словами. Прервать не смел, всё-таки тогда оба значительными для своих подчинённых фигурами, хотя я и без должного, сколько мне помнится. Заговорил лишь только прервались. Почтеннейшие, пока кончилась трескотня, решусь. Оба тут на меня и словно узрели впервые, выкатив глаза, как будто им в задницы вонзили собственные парадные тараны. Сидели по обеим стола без столешницы, на стульях, не имеющих сидений, усугубляя свои геморрои. Костлявые мостились на перекрестьях, на боках мечи, ножнами на полу. А, это ты, рыцарь-алхимик-обманщик-пенящаяся лужа, тамплиер. Я и не признал тебя сперва, в этих сарацинских одеждах. Ну как, не надумал вступать в мой орден? Или может ты думаешь отдать предпочтение этим дурням? Он, как видно, собирается обафометить того, кто останется после разговора, свою иглу госпитальер, поддерживая былого и в союз против. Эй, старость, какие могут быть аль-Ашрафы? Корили бы вы, если б и нашим и вашим, обряды посвящения с двух сторон, на госпиталь моего сердца упал гигантский крест из моих рёбер. Я не дал согласия ни одной из шаек-леек, отчего вы набросились на меня как рыцари на девственницу и отчего ополчились как рыцари на вероисповедание? Ты случайно не глухой, мальчик? – они так меня. Не в добрый час забрёл. Слушай, ибо передать услышанное не сможешь никому. Отрежете язык? – храбрясь я, внутренне извиваясь от этой высокопарной болтовни замковых подземелий и их осознания собственной раздутой чирьями репутации и положения. Этого было бы недостаточно. Ты учён и владеешь письмом. Мы тебя убьём. Хоть и жаль терять перспективного некроманта, но гузло тамплиеров, увязанное с гузлом всех верующих, перебивает. Отчего ты говоришь «тамплиеров», умалчивая о нашем гузле? – тут же оскорбился госпитальер-Ланселот Озёрный озеро коего выпили плагиаторы сэра Мэлори. Сейчас узнаешь, херов Летучий голландец. Французский король уже составил обвинительные бумаги и отослал их папе в Рим. Тот по привычке артачится, но согласится, к нему уже отправлен человек с. Повсеместно разойдутся королевские, вскрыть надлежит в один и тот же, в один и тот же. Никто из нас не будет предупреждён и никто не должен спастись. Что за благословенная музыка? – в изумлении госпитальер. Наша казна и местносокровищницы будут разграблены, всё имущество ордена во владение короны, большинство рыцарей поджарено в бутерброд Асмодею. Так решил верховный совет ордена, перебравши перед совещанием винных дрожжей. Если он прикажет, я и свою задницу дам поджарить. Всё для сбережения величайшей святыни христиан. Тамплиеры сгорят в огне, но горстка окажется в несгораемой коже, укроется в тайных резиденциях, не видны с дерева и продолжит великое, охранять и прятать то, никому не нужно. Мы отказываемся от всех богатств, жертвуем братьями, бесстрашными рыцарями-содомитами-животноводами, приказано не сопротивляться во время арестов, склонив голову, идти в застенок. И ты называешь нас ростовщиками, главарь шайки переодетых в попрошаек пиратов? Разве есть хоть один ростовщик, отказывающийся от нажитого своими махинациями, ради спасения веры? То, что ты говоришь, не находит во мне той самой веры. Но не веры в Господа, а веры в твои охмурения. Мне это безразлично как зависть к длине конского достоинства. Скоро выкрики из глоток стражников подтвердят мои, к чему тогда пускать ветра ртом? А мальчика перекрасим в бледное. Оба магистра на ноги и обнажили мечи, слава всем логопедам завершив сминать мои уши своими банально-гиперболическими речами. Позвольте самому, я. Ваши клинки ржавее шестерёнок в ваших мозгах, лучше уж отравлюсь. Только не питай, мы отличим смерть от сна. Полез в сумку, на свет флакон, рецепт составлен незадолго до, теперь годился лучше наёмного убийцы, ожидавшего бы моих руководств в засаде. Не погружал в глубокий сон, как кто-то, но, разумеется, не вы, могли бы подумать. В квазилетаргически-процессуальную смерть. Сердце не расширялось до размеров голубца в слоновьем ухе и не сужалось до размеров двух ладоней младенца, между что-то невидимое попеременно, кровь не бежала водопадом не могущим образовать озеро и не била фонтаном от пят до желудка, кузнечные меха не раздували, а покрывали инеем горн. Ты не вполне умирал, но не вполне лишь на время, кое зависело от дозы декокта. В фундаменталистских и радикально-ретроградных протестантистских бреднях Бог сотворил клубнику приблизительно за четыре часа. Уж к этому времени, я надеялся, магистры, хотя и с громогласным кряхтением, могущим разбудить и меня тогдашнего с декоктом в капиллярах, покинут дом. Уповал, один из них не вздумает ткнуть моё безжизненное мечом ради чтоб посмотреть, что у меня там развилось вопреки отчётам о рассечениях из под стен Иерусалима. Для сего подготовил масштабную трибадистическую демонстрацию. Добавил в эликсир толику блёвоамброзии, вызывало спазмы рожающих гор и пену дней, как при эпилепсии, известной моим друзьям рыцарем как падучей. Должно убедить в, не имаю Грааля и не смогу имать ничего в ближайшие несколько, пока не доберусь до загробного мира. Выпил и умер в судорогах, облепленный клочками божественно-ароматной. Очнулся затемно, два греховодника-иудея никуда из дома не. Спали на другой половине, дальней от двери и меня, так самозабвенно, вздумай вид в окнах упасть им на голову, только неосознанным движением опустили забрала и их храп чрез те стал ещё более герметическим. И что же вы, прокрались и таковы? – я, разыгрывая наивную пастушку на выданье. Ответ в духе второго богача: нет. Во-первых, исчезновения моего вызвало бы неминуемую погоню по всем подземельям и астральным подвесным мостам, во-вторых, не мог удержаться, чтоб располовинить располовиненное. Я убил обоих и мои слёзы от смеха могли бы наполнить Грааль на четверть, а из под одного из камней Мавзола вывести росток пшеницы. Колыхнулось ли в вас что-то, кроме жидкости в желудке и тени на стене?